Привезли меня в Золотоношу. Капитан скомандовал:
- Слезай!
Я выпрыгнул из кузова на что-то твердое, подошву правой ступни как-будто обожгло, но виду я не подал, пошел за капитаном в дом, чуть прихрамывая. За столом сидел другой капитан, в очках. Его светлые густые волосы, зачесанные в правую сторону, свисали на глаза. Сидя в стороне на деревянной табуретке, я ждал, когда этот капитан обратит на меня внимание. Он что-то сосредоточенно писал, а когда закончил - поднял голову и в упор впился в меня острым взглядом своих голубых глаз.
- Ваша фамилия?
Я ответил, он записал.
- В какой части служили?
Он встал, подошел ко мне вплотную, сказал:
- В таком виде Вы служите? Кто Ваш командир полка?
- Майор Андреев, - ответил я.
- Где Ваш полк, знаете?
- Должен быть где-то здесь.
- Так вот, дружок, названных Вами частей здесь не было, и нет! Когда Вы дезертировали из части? Где Ваше обмундирование? Кто Вы были в армии?
Я пояснил, как отстал от полка, как переправлялся через Днепр, как наткнулся на подводу. Капитан сел за стол, записывая мой короткий рассказ. Когда закончил, велел прочесть и подписать. Я взял лист, внимательно прочитал его, затем подписал.
- А теперь идите!
Я открыл дверь, через которую входил, и встретил сержанта. Он, преградив мне путь, указал молча на другую дверь - в смежную комнату - и закрыл ее за мною на ключ. В комнате были два человека. Мужчина лет пятидесяти, невысокого роста немного полноватый брюнет, сидел на полу, уткнувшись головой в колени. Второй - высокий ростом, слегка рыжеватый, с большими открытыми глазами сидел в стороне на скамеечке. Когда я вошел, он вдруг оживился, приблизился ко мне, спросил:
- Где попал?
Я посмотрел на него, ответил:
- Сам вышел на них, в часть свою шел.
Всю ночь нас по очереди вызывали в капитанскую комнату, допрашивали, уговаривали чистосердечно признаться в намерении не служить в армии в силу то трусости, то религиозных предрассудков, то в нежелании защищать Родину от фашизма по своим политическим убеждениям. Я всякий раз отрицал любые их мотивы, стоял на своем: я жертва недоразумения и постигшего меня несчастья. Но капитан был неумолим. В конце каждого допроса он давал мне лист бумаги и требовал написать все о себе. Перед утром меня снова вызвали. За столом сидел майор. Он не допрашивал, а подал мне чистый лист бумаги и сказал:
- Пиши! Пиши обо всем: где родился, где служил, где кем работал, женат ли, есть ли дети. В общем, пиши все!
Я примостился на уголке стола и все подробно, уже в четвертый раз за сутки, написал о себе. Окончив писанину, подал ему лист. Майор посмотрел на него с той и с другой стороны, затем на меня, и жестко сказал:
- Под трибунал, дружок, пойдешь! Составишь троицу своим дружкам. Иди!
Возвращаясь к этим "дружкам", я подумал: неужели это они оклеветали меня? Какой я им дружок? Но, войдя в комнату, промолчал, пристально наблюдая за обоими. Мучил меня вопрос: как доказать, что я не дезертир? Неужели полк ушел куда-то далеко? И еще вспомнил тех солдат, которых расстреляли перед нашим строем, как дезертиров. Может, и с ними произошло то же, что со мной? Я стоял у окна в глубоком раздумье, вдруг увидел машину М-1 и шофера Трухина. Не раздумывая, я ударил локтем по стеклу, крикнул:
- Трухин, выручайте!
Трухин обернулся на крик и звон стекла, запрыгнул в машину. В это же время в комнату заскочили два бойца и тот капитан, который привез меня в это заведение. Они подлетели ко мне, схватили и поволокли в сторону от окна, заломив мне руки назад до страшной боли. Я не сопротивлялся, только думал: понял ли Трухин? Вскоре меня вызвали в комнату допросов. Входя, увидел там помощника начштаба нашего полка ст. лейтенанта Теплова. Он разговаривал с майором, потом обернулся, улыбнулся мне и, пожимая мою дрожащую руку, сказал:
- Поехали!
Я не помню, как вышел, как сел в машину. Не верилось, что освободился! Ст. лейтенант Теплов привез меня к начальнику ОВС и передал распоряжение майора Сандлера выделить обмундирование. Получив все положенное, я доложил начальнику штаба Чистякову о прибытии, о переправе, об уничтожении машин и о приключении. Тот выслушал меня, написал записку начальнику боепитания о выдаче мне оружия. В штабе получил карту. Следом зашел к секретарю парторганизации ст. политруку Чекалину и сообщил об утере партбилета при переправе. По пути к начальнику боепитания встретил Санникова, Москвина, Нифонтова и Храмова.
Когда я увидел их, живых и невредимых, радости не было конца! Мне казалось, что Москвин и Санников погибли вместе с девушкой и лодкой. Я не выдержал, спросил - жива ли девушка?
- Не знаем, - ответил Санников, - Когда мы подплыли к берегу, вдруг небо осветила ракета. Мы выпрыгнули из воды, а Настя круто развернула лодку и быстро стала уходить вниз по течению. А вот добралась ли она до того берега - не знаем. Может, добралась. Дивчина она бойкая, да и лодкой управляет, как заправский моряк.
Мы долго сидели под раскидистой сосной в окружении бойцов нашего подразделения, оживленно рассказывая о переправе. День прошел спокойно, если не считать налета немецких бомбардировщиков на Золотоношу. Все бойцы успели помыться в палаточной бане - первой после Иркутска. Это событие преобразило всех людей в военной форме. Мы не только помылись, но и сменили белье, портянки. Бойцы безо всякой команды стирали свои просоленные рубашки, брюки, чистили изрядно потрепанную обувь. В батареях царили шутки, смех. В эти минуты мы как бы забыли о войне, хотя бой шел недалеко, и его эхо доходило до нас.
Лес, в котором расположился полк, был густой. Ветви мощных сосен висели над нами сплошной кровлей. 10 сентября в 4 часа утра всех подняли по тревоге, и полк быстро выступил в сторону г. Лубны. Кончился наш двухнедельный отдых. За это время батареи пополнились новыми гаубицами 122 мм и 76-мм пушками, лошадьми. У нас появилось достаточно снарядов разного калибра. Но вместо девяти ожидаемых тягачей мы получили шесть. В это время полк обладал мощной огневой силой.
Утром 11 сентября дивизион Гусева занял оборону в районе с. Оболонь, а дивизион капитана Белого - на ж/д станции Семеновка. Я со своей батареей остановился в роще, недалеко от с. Оржица. Дивизионы Белого и Гусева вступили в бой без подготовки, и шел этот бой сутки. Затем полк отступил в район Мироновки и Оболони. Здесь бои продолжались до 20 сентября, когда немцы заняли Лубны, соединились с другими немецкими частями и отрезали нам путь отхода на восток. Наш полк оказался в окружении вместе со многими другими частями Юго-Западного фронта. Это было крупное поражение наших войск.
О том, что мы - в окружении, сообщил ст. техник-лейтенант Лосученко, прибежавший к нам на батарею, а вскоре мы увидели движущиеся в нашу сторону немецкие танки. Поскольку наша батарея занималась только доставкой топлива и боеприпасов дивизионам, мы были почти безоружны, и о том, чтобы прорываться с боем, речи даже не могло быть. Быстро согнав машины в кучу, бензовозы поставив в середину, мы запалили их. Мощный взрыв и образовавшаяся туча черного дыма покрыли все вокруг. Прикрываясь дымовой завесой, мы спустились в плавни реки Оржица, ушли в камыши. С этого дня началась наша трудная жизнь в тылу врага.
Просидев в камышах до ночи, мы вышли к скирдам соломы, немного обогрелись в них, предварительно отжав обмундирование от влаги. Затем двинулись в путь, в сторону Миргорода. Пройдя километров пятнадцать, наткнулись на водную преграду - реку Сула, стали искать средства переправы. Помог нам в этом пасечник, у которого была лодка. Он, не колеблясь, перевез нас всех на другой берег, да еще накормил медом досыта. Теперь наш путь лежал по пересеченной местности, почти без единого кустика, лишь изредка встречались сосновые лесопосадки.
Комментариев нет:
Отправить комментарий