Еще в мае нам было известно, что на нашей западной границе не спокойно. О Германии мы говорили, как об опасном и коварном враге, не верили в долговечность наших с ним договоренностей. Во всей нашей пропаганде среди бойцов главным врагом обозначалась Германия, как страна агрессии, цель которой - война. Мы старались дать понять бойцам, что немецкий фашизм - опасный и злой враг нашего народа. Вскоре нам стало совершенно ясно, что войны с Германией не миновать, и мы открыто об этом говорили своим бойцам, готовили их к неминуемым боям в каком-то, а, может, в скором времени.
20 мая моя Валя уехала в Читинскую больницу с дочкой Нелинькой. При мне осталась двухлетняя дочь Женя. Все то время, пока Валя с младшенькой лежали в больнице, я пережил много трудностей. Каждый день надо было одеть, накормить, как-то устроить ребенка, а потом идти на службу в свое подразделение. Частенько мне приходилось брать ее с собой. Это создавало большие неудобства. Иногда оставлял дочку у Кашаевых. Жена Кашаева была из крестьян, очень трудолюбивая и добрая женщина в годах. В подразделении мою дочку знали все бойцы не только взвода, но и батареи. К ней относились ласково, внимательно и заботливо.
В конце мая в части пошли слухи об отъезде полка. Люди перешептывались между собой. Одни говорили, что полк переходит в летние лагеря ближе к Чите, за Борзю, в Соловьевск, а другие - что нас перебросят на запад, поближе к западной границе. Я не мог, не хотел верить слухам, но чем дальше, тем больше слухи росли. Некоторые офицеры начали отправлять семьи вглубь страны. Обстановка на восточной границе в то время была тревожной, опасно было оставлять семьи на месте в случае нашего отъезда, да еще в тех условиях, в которых мы жили.
Тревожась за семью, я первого июня дал телеграмму Вале, чтобы немедленно возвращалась домой. Вернулись они третьего июня, а четвертого перед утром, около четырех часов, нас подняли по тревоге. Со мной вместе встала и Валя. Дети спали. Я бесшумно, но быстро оделся, поцеловал детей и жену, вышел из своей комнаты, но уйти не мог: что-то необычное происходило в моей душе. Вернулся. Внимательно посмотрел на всех - на девочек, на Валю. Задержал взгляд на Неле - этой маленькой крошке, личико которой почти полностью очистилось от диатезных корост.
Еще раз всех поцеловал и пошел. В дверях Валя остановила меня, прильнула к плечу, спросила:
- Скажи правду! Далеко и надолго уезжаете?
- Не знаю, - ответил я, легонько отстранил ее и ушел, не оглядываясь. Сам же думал обо всем: и о том, что едем далеко и надолго, и о том, что, может быть, никогда не вернемся. Заскочил в казарму, где размещался мой взвод. Все бойцы были уже на ногах, часть из них выносили матрасы и подушки, вытряхивали солому недалеко от казармы в одну кучу.
Командир батареи Помозов спросил меня:
- Жена приехала?
- Приехала, - вторил я.
- Это хорошо, - глухо проговорил он, - Надо было бы отправить их на родину, да поздно теперь. Но ничего, всех, кто еще остался, вскоре отправят. Едем мы, Ванюша, далеко и навсегда отсюда.
Это слово - "Ванюша", вылетевшее из уст Помозова, удивило: такой сухой человек, и вдруг в трудную минуту моей жизни обращается со мной ласково, с чувством заботы. Видимо, почти двухлетняя совместная служба сделала его мягче. Это вызвало во мне теплое волнение. Теперь я окончательно убедился, что сборы наши - серьезные, и поездка предстоит далекая. Помозов, немного подумав, добавил:
- Даю тебе час времени. Бери полуторку, грузи свою семью и пожитки. Вези в Харанор, в квартиры офицеров кавдивизии. Они свободны, занимай любую из них. Многие семьи уже поехали туда.
Я взял машину, поехал к своему бараку, вошел в комнату. Валя стояла над кроваткой, где спали дети. Когда я вошел, она, вздрогнув, спросила:
- Что, ложная тревога?
- Нет, - сказал я, - Давай по-быстрому собирайся, поедем в Харанор. Там пустуют квартиры, там пока и поселишься. А здесь городок опустеет совсем.
Погрузили мы свое барахлишко, взяли спящих детей и поехали. В двухэтажных домах кавдивизии шло заселение полным ходом. Я обошел пустующие комнаты, облюбовал одну из них, мы внесли детей, вещи. Вскоре в соседнюю комнату заселилась Кашаева, хорошо нам знакомая женщина. Простившись с семьей еще раз, я вернулся в парк, где шла погрузка боеприпасов, вещевого имущества, продовольствия. Все это увозилось и грузилось в вагоны, стоявшие в тупике станции Харанор.
Артиллерийские дивизионы давно снялись и ушли в сторону ст. Отпор. После того, как все имущество было перевезено из складов в вагоны, в восемь утра мы колонной двинулись в расположение погрузочной площадки. Погрузку орудий на платформы было видно издали. Грузился третий дивизион. Площадка длиной в двести метров, с которой шла погрузка, была изготовлена на скорую руку из шпал. Она, хоть и скрипела, но держалась твердо. К нашему прибытию дивизионы уже погрузились, и мы начали грузить на платформы машины и крепить их. Спешили, времени нам отпускалось мало. Вскоре наш эшелон тронулся.
Я стоял у раскрытых дверей вагона, всматривался вдаль, в приближавшуюся станцию Харанор, в толпу женщин и детей, вышедших проводить нас. Многие успели проститься со своими мужьями и отцами, но не уходили.
Когда наш вагон поравнялся с толпой, я увидел и своих. Валя с детьми были несколько в стороне. Она, видимо, меня заметила первой. В толпе стоял гул. Кричали, прощаясь, из вагонов. Я не смог услышать, что пыталась крикнуть мне жена, только видел, как она что-то кричит, машет платком. Видел, как Женечка тоже махала мне ручкой и что-то кричала. Я, может, потому и не слышал ее, что сам тоже кричал, чтобы берегла детей, что к сентябрю вернусь. Я был в этом уверен.
Многие не предполагали, да и я не думал, что уезжаем из Харанора навсегда.
Комментариев нет:
Отправить комментарий